Нина Потарская
Во время войны, когда слышен только голос оружия, голос безоружных теряется, но именно его стоит слушать сегодня, поскольку оружие рано или поздно умолкнет, и нужно будет учиться жить в мире.
Почему важно прислушаться именно к женскому голосу?
Война это всегда проявление силы и власти, и воспевание сопутствующих этому качеств: сила, смелость, героизм. Перед глазами невольно возникает образ воина, хотя данными качествами вполне могла бы обладать и женщина. С момента начала боевых действий, заметен акцент на роли «героя-защитника», оставляя за женщиной всю ту же роль «защитницы тыла», и уходя от детализации тех самых «тыловых» сложностей, ставящих порою на грань выживания и психических и физических возможностей. Женская роль вытесняется из публичного, по-прежнему ассоциируется с домашней сферой, в то время как упомянутая домашняя сфера давно перестала быть для женщин с востока Украины местом «домашнего уюта». Во время войны и культа силы, патриархальные краски сгущаются, и появляется больше контрастов. Доминирование одного пола над другим обосновывается более значимой ролью на уровне защиты государственных интересов, защиты родины, и семьи, в то же время о потребностях и угрозах возникающих в жизни обычных женщин слышно на много меньше, хотя они имеют комплексный и системный характер. Все эти разделения ролей переносятся так же и на фронт, где женщины волонтерки выполняют все те же обслуживающие функции, и далеко не все военные специальности доступны для женщин. Ярким примером есть тут может быть летчица Надежда Савченко, которая так и не смогла получить эту должность.
Вместе с тем возникает стигматизация женщин нового толка – «жена сепаратиста», «укропская подстилка», указывающие на отсутствие воли у женщины и отводя ей пассивную роль. Так же есть и «свои» женщины, «жена героя» и есть чужие, которые находясь в зоне конфликта, оказываются «сами виноваты». Буд-то бы женщина не имеет свое воли и разума, и призвана, лишь оттенять позиции своего мужчины.
Между миром и войной
Мирная жизнь для многих осталась в прошлом, а связанные с нею воспоминания вызывают умиление своей мелочной суетливостью. Планы купить квартиру, сделать ремонт или обустроить жилье отошли на последний план. Люди на востоке живут одним днем, от безысходности обретая смиренность судьбе и философскую созерцательность, радуются каждому прожитому дню.
Я собиралась ремонт сделать, но может попасть в любой момент. Мы начали его делать но, не закончив, остановились. А вдруг попадет? Сегодня в любой момент можно остаться без жилья, без белья, и без ничего. (Лисичанск)
В оценке ситуации перед началом конфликта женщины делятся на два лагеря. Одни говорят, что и до начала конфликта было много проблем – связанных со своеволием власти и бизнеса – они называют такие конкретные проблемы, как нехватка работы, низкие зарплаты, плохая экологическая ситуация, незаконное строительство. Часто указывают на плохое взаимодействия власти и населения, что и становится причиной большинства проблем.
Городские власти не считались с мнением харьковчан, …[есть] проблема контакта общественности с властью. (Харьков)
Другая группа женщин довольно позитивно оценивает ситуацию в конкретном городе до начала конфликта. Эти женщины хоть и называют проблемы, с которыми сталкивались в своих городах, воспроизводят общую картину перед конфликтом как позитивную, говоря в основном о стабильности.
Чувствовалась стабильность, какая-то почва под ногами… То есть люди боялись потерять стабильность. Понимали, что это все быстро не изменится, не наладится. И этот большой корабль нужно направлять в другую сторону и были опасения, что не удастся его сразу выровнять, без крена он поплывет дальше. (Славянск)
Очевидно, что представительницы этой группы часто именно из тех мест, которые действительно пострадали в результате конфликта. Те, чья ситуация действительно существенно изменилась в плохую сторону, которые пострадали, в том числе и материально. Жизни «до», несмотря на сложность и бедность в сравнении с нынешней ситуацией, кажется радостной и полной, хотя и о существующих экономических проблемах, они так же не забывают.
Кроме материального урона, эти женщины говорят об общем падении уровня жизни, о большом количестве проблем, которые возникли из-за конфликта.
Низкий уровень жизни, нехватки рабочих мест и низкие зарплаты, произвол местных чиновников – звучит едва ли не в каждом интервью.
Было сложно устроиться на работу. Потом сокращение. Год сидела без работы, тяжело было. По банковской специальности так и не смогла найти работу. У меня 2 высших образования – бухучет и аудит и менеджер организаций. По образованию невозможно было найти работу. Опыта работы нет, говорят – девушка, вам скоро в декрет. (Запорожье)
Главное место в оценке положения женщин на территории подконтрольной Украине и нет – тяжелое материальное положение, которое существовало еще до конфликта, а сегодня приобрело уже критические формы – речь идет о невозможности приобрести товары первой необходимости и медикаменты.
При распределении дохода сегодня главные статьи семейного бюджета – это преимущественно еда, детская одежда, детские занятия и оплата коммунальных услуг. При этом ситуация когда доход женщины в семье не является существенным, становится проблемой в случае призыва в вооруженные силы мужа, с последующей потерей занятости, работоспособности или гибели. В партнерстве женщина часто больше занята заботой о доме и воспитании детей, что сказывается на ее приоритетах в выборе работы. Как правило, это неполная занятость, государственная служба с возможностью уходить на больничный, и вместе с этим, маленькая, чисто символическая, зарплата. Неравенство в оплате труда, слабая вовлеченности женщин с публичную сферу и низкая экономическая активность делает женщину особо уязвимой.
Ухудшилось питание в школах, не поступают в больницы лекарства, повысилась оплата за пребывание ребенка в детском саду. Цитаты из интервью передают эмоциональное состояние паники, угрозы, страха, отсутствия смысла, замершей жизни.
«Центр чуть замер и около двух месяцев, после восьми вечера в городе никого не было, даже страшно как-то было. Ничего не происходит, но нигде нет людей», – говорит женщина из Мариуполя, описывая город весной, еще до начала боевых действий.
Она же продолжает, описывая теперешнюю ситуацию: «жизнь как замерла, и мы не можем ничего планировать, не можем вкладывать деньги и силы, люди бояться и нет смысла».
Многие отмечают изменение в эмоциональном восприятии, сравнивая свою реакцию на смерти и избиения год назад и сейчас. За последний год мы все стали немного другими, приобрели новый опыт, и порою очень сложно его осмыслить. Новости об обстрелах, смертях и жестокостях уже не шокируют, как это было еще год назад. Если жизнь до конфликта была связана больше с частной сферой, а проблемы не выходили дальше бытовых потребностей, то сегодня расширяется рамки не только политической вовлеченности, но и эстетического.
Когда мы вывозили людей из Дебальцево, всю дорогу обстреливали. И уже не было страшно. Вижу, как вдоль дороги летит исходящий, и думаю какая красота – след, как от кометы! Никогда не думала, что смогу получать эстетическое удовольствие, глядя на летящие на закате снаряды». (Запорожье)
Или продолжает та же женщина:
Очень много цинизма во мне стало. Я уже знаю военную лексику. Звонит мне парень Юра, с позиции. Спасибо тебе за «Целокс», удалось спасти пять жизней. У нас только два 200-х и семь 300-х. Могло быть больше, если бы не гемостопы, которые ты привезла. И эта информация о том, что среди ребят, которым ты помогаешь два 200-х и семь 300-х, уже не трогает. Я просто радуюсь, что помог и больше людей выжило. Спрашиваю, а кто умер? Саша? А да помню… меня уже задевает и не вызывает никаких эмоций смерть знакомых. Иногда эта жесткость в себе пугает. Слезы были последний раз в августе, когда похоронили первого солдата запорожского. С тех пор я не плакала. Раньше частенько было, но это раньше. (Запорожье)
Страхи, бессилие и пути спасения
Интересно, что на вопрос о том, «где бы вы искали спасения, и на какого надеетесь в случае опасности», отвечают, что в основном надеются на родственников и друзей; и только изредка говорят о попытках получить статус переселенцев или покинуть территорию военных действий при содействии государства, но вспоминают об этом опыте взаимодействия как о негативном.
Женщины из областей, граничащих с зоной АТО, перечисляя свои страхи, в первую очередь, упоминают о росте криминогенной обстановки, боязни быть ограбленной, остаться без средств к существованию, и распространении конфликта на их область. В то же время оставшиеся городах под обстрелами, кроме страха остаться без доходов и продуктов питания или потерять жилье, также описывают свои страхи получить инвалидность.
Я боюсь остаться калекой, я еще молодая, и не стану жить без рук или ног. Не в нашей стране, мы никому и здоровые не нужны. (Донецк)
Одна из основных эмоций женщин – это беспомощность, бессилие. Хотя не все прямо утверждают, что ничего не могли или не могут изменить. Женщины, которые принимают участие в волонтерских проектах, считают, что могут влиять хоть на что-то в меру своих возможностей, те, кто не вовлечены, утверждают, что конфликт начался без их участия и закончить они его тоже не в силах. Часто ссылаются на роль политических лидеров, которые более осведомлены и имеют больше полномочий.
…сейчас мы живем, как мухи. День прожил – и слава богу. Никаких планов вообще нет. Хотелось бы пойти на курсы иностранных языков, улучшить свои знания и ребенка. Но я не могу себе этого позволить, потому что зарплата не платится. Были планы сдать на права, но нет денег, а если есть лишняя копейка – откладываем, мало ли что. (Лисичанск)
Но с интервью с большинством женщин складывается впечатление, что мирное население чувствовало и чувствует себя беспомощным. Описывая ситуацию, которая сложилась в Украине, описывая приближение и развитие этой ситуации, женщины использовали такие фразы:
…эта ситуация пришла к нам постучала к нам в дом, мы стали заложниками этой ситуации.
Потом начался Крым… Потом начался Донбасс.
В этих фразах чувствуется гнетущий образ беды, которая или медленно надвигается, или внезапно случается, но которую, в любом случае – нельзя остановить. Очень заметна безликость этой беды – женщины редко прямо говорят о власти, военных, России, сепаратистах, боевиках. Они говорят о «чем-то», об «этом», о «ситуации», говоря о происходящем как о всеобъемлющем и необратимом и абстрактом «зле», которому они не могут противостоять, а только смириться и приспособиться.
…Мы старались без необходимости не выходить из подвала, я даже сейчас не могу уйти далеко от дома. Тревожно как-то, максимум на работу или в магазин. Обстреливали каждый день, но мы научились понимать, когда будет пауза на несколько часов, и в это время старались принести воды, приготовить еду. (Славянск)
Мы были в Мариуполе спустя неделю после последнего обстрела. Повсюду заметны следы обстрела, разбита школа и детский сад, дома. Что бы продолжить учебный процесс школьников учат в две смены, перевели детей из пострадавшего здания в стоящую радом уцелевшую школу. Мы видим, как первая смена идет по домам, слышен сильный грохот похожий на громовой раскат, мне становится не по себе, но дети продолжают идти, будто бы ничего не происходит. Встречаем учительницу, она рассказывает, что сильные выстрелы слышны почти каждую ночь, и все уже просто привыкли.
Основные тревоги и опасения связанны с детьми, их безопасностью, созданием ситуаций отвлекающих от страшной реальности. Женщины зачастую выполняют привычную роль эмоционального буфера, не только для детей, но и стремиться быть поддержкой близким.
Как только начинают стрелять с нашей стороны, я тут же звоню сыну в школу и стараюсь спросить, аккуратно, что бы его не напугать, узнать как он, сказать ему, что я его люблю. Если он не отвечает, у меня внутри все холодеет, и я тут же бегу в школу его забирать. (Мариуполь)
Одной из тем умолчания, в городах, где присутствуют вооруженные мужчины – сексуальное насилие. В открытых источниках можно найти лишь несколько эпизодов, но это не означает, что в реальности случаев изнасилования так же мало. Мы часто слышали пересказы историй о том, как ведут себя военные, о том, что происходит с женщинами в плену и почему опасно выходить на улицу в темное время, но ни одна из рассказчиц не могла бы свидетельствовать об этом в суде, а жертвы сексуального насилия, как правило, не обращаются в милицию. На проукраинской территории это нежелательная информация бросающая тень на образ «героя», а на территории ДНР уже длительное время не работают суды. Сексуальное насилие в военном конфликте зачастую замалчивается и воспринимается, как некая очевидная в данной ситуации норма, а женщина выполняет обслуживающую функцию, для изголодавшегося по ласкам «воина».
Любая из представленных патриархальным обществом ролей, делает женщину уязвимой, и особенно в условиях нарастания агрессии в обществе. Если это, условно говоря, роль «барби» - сексуальное насилие, если «хранительница очага» - экономическая уязвимость и сложности при переселении с детьми.
Диалог и мир
При обработке материалов исследования сложилось впечатление, что люди не вполне понимают причины конфликта и часто не могут озвучить требования воюющих сторон. Вспоминали ситуации, когда военные на блок постах договаривались о том, что прекращают взаимный обстрел и делают перерыв на обед: «Буд-то бы это игра у них такая».
Они замечают, что события весны прошлого года были отчасти спровоцированы, отчасти сконструированы и срежессированы. И в ответах относительно возможного мирного диалога и взаимодействия можно заметить готовность искать компромисс.
Как мне кажется, можно было избежать конфликта. Вот когда майдан произошел, там все настолько нужно было продумать и сделать, чтобы людей сплотить, а не разобщить. Тут стратегия должна была быть тонкой и без агрессии, тонкой и мягкой с «поглаживанием» востока, с «поглаживанием» запада… но нужно было стремиться к тому, чтобы один протянул руку другому, невзирая на язык, менталитет, мы все равно близкие люди. Казалось, мы живем в цивилизованном мире, никто не ожидал, что будет применено оружие. Мы до последнего надеялись на диалог. (Славянск)
Интересны были ответы относительно желания выстраивать диалог с оппонент(к)ами: в городах отдаленных от мест вероятных обстрелов респонденты заявляли о своей неготовности идти на компромисс, ссылаясь на огромные жертвы и желание довести дело до конца. Так же решительно против примирения были те, кто участвует в активной поддержке одной из сторон. Те же, кто далеки от политической активности наоборот говорили о том, что причины конфликта надуманы, и стоит работать на укрепление взаимодействия и диалога, убеждены возможности избегать поднятия конфликтных тем, и даже работая в одном коллективе, сохраняют плюрализм мнений.
Многие рассчитывают на то, что будут работать различные программы – как государственные, так и международных доноров, направленные на усиление взаимодействия, и готовы включиться в работу таких инициатив в своих регионах. Мы действительно слишком мало друг о друге знаем. Есть некое обобщенное «Донбасс», с размытыми очертаниями и негативно окрашенной коннотацией. Возможно, еще не поздно узнать друг-друга, выслушать и понять и начать диалог.
Статья написана в рамках исследования «Опыт женщин Востока Украины» и проекта «Гендерные исследования. Донбасские студии» Фонда ИЗОЛЯЦИЯ. Оба проекты поддержаны фондом им. Г. Белля в Украине.
